О.Е. БЛИНКОВ
Блинков Олег Евгеньевич, главный редактор журнала «Наследственное право», доктор юридических наук, профессор.
В статье дается оценка критическим замечаниям законопроекта N 801269-6 «О внесении изменений в части первую, вторую и третью Гражданского кодекса Российской Федерации, а также в отдельные законодательные акты Российской Федерации» (в части совершенствования наследственного права).
26 ноября 2016 года для цивилистического сообщества будет знаменательный день, поскольку исполнится пятнадцать лет с момента принятия части третьей Гражданского кодекса Российской Федерации (далее — ГК РФ) Федеральным законом от 26 ноября 2001 года N 146-ФЗ, установившим с 1 марта 2002 года новый российский наследственный правопорядок.
В отличие от первой, второй и четвертой частей ГК РФ, которые многократно подвергались изменениям, часть третья, несмотря на столь внушительный срок своего действия, оказалась более стабильной. Однако причины этого заключаются не столько в качестве законодательной техники (бесспорно, она велика), сколько в преемственности сложившихся положений советской цивилистической доктрины и законотворческого опыта Советского государства в нормах современного российского наследственного права. Сравнивая характер новелл во всех четырех частях ГК РФ, сложно назвать современный российский наследственный правопорядок чем-то революционным, несмотря на кардинальное расширение круга наследников по закону и форм и видов завещаний. Основные принципы наследственного права остались неизменны, а то, что в специальной литературе или диссертационных исследованиях назвали новеллами наследственного права, на самом деле лишь нашло кодифицированное закрепление, но уже было известно доктрине, нотариальной и судебной практике.
За эти пятнадцать лет принципиальным для развития наследственного права стало, пожалуй, только одно изменение, обусловленное введением в действие с 1 января 2008 года части четвертой ГК РФ, которой завершилась последняя кодификация российского гражданского законодательства и которой был установлен новый правопорядок в сфере интеллектуальных прав. Федеральным законом от 18 декабря 2006 года N 231-ФЗ «О введении в действие части четвертой Гражданского кодекса Российской Федерации» абзац первый п. 1 ст. 1119 ГК РФ был изложен в следующей редакции: «1. Завещатель вправе по своему усмотрению завещать имущество любым лицам, любым образом определить доли наследников в наследстве, лишить наследства одного, нескольких или всех наследников по закону, не указывая причин такого лишения, а в случаях, предусмотренных настоящим Кодексом, включить в завещание иные распоряжения. Завещатель вправе отменить или изменить совершенное завещание в соответствии с правилами статьи 1130 настоящего Кодекса» (ст. 31). Статья 1119 ГК РФ, устанавливающая одновременно свободу завещания и ее пределы, ранее указывала, что завещатель вправе по своему усмотрению включить в завещание иные (помимо завещания имущества любым лицам, определения долей в наследстве или лишения наследства) распоряжения, но только если они предусмотрены правилами ГК о наследовании (т.е. разделом пятым «Наследственное право» части третьей). Следовательно, раздел пятый «Наследственное право» ГК РФ хотя и не прямо, но точечно (в разных статьях и нормах) устанавливал закрытый перечень завещательных распоряжений. В четвертой же части ГК РФ содержалась норма, согласно которой автор имеет право в порядке, предусмотренном для назначения исполнителя завещания (по правилам ст. 1134 ГК РФ), указать лицо, на которое он возлагает охрану авторства, имени автора и неприкосновенности произведения после своей смерти, которое осуществляет свои полномочия пожизненно (абз. 1 п. 2 ст. 1267 ГК РФ). Для легализации данного завещательного распоряжения и понадобилось свободу завещания расширить с пределов раздела пятого ГК РФ до границ ГК РФ в целом. Однако подобная поправка носила характер полумеры и с точки зрения законотворческой перспективы выглядела неэкономной, поскольку в будущем, если бы какое-либо новое завещательное распоряжение получило правовое регулирование в прочем федеральном законе, вновь потребовалось бы расширять пределы свободы до случаев, предусмотренных законом.
Анализ иных поправок, в том числе несостоявшихся, которые не имели существенного значения (пожалуй, кроме только включения двух государственных и всех муниципальных образований в круг наследников по закону), казалось бы, позволяет сделать вывод об эффективности норм раздела пятого «Наследственное право» части третьей Гражданского кодекса Российской Федерации. Однако это умозаключение достаточно поверхностно, поскольку обращение к ряду диссертационных исследований (отбросив научную предвзятость, которая, к сожалению, стала признаком российской юридической науки) и анализ тех проблем, которые в них подняты и разрешены, в том числе посредством законотворческих предложений, позволяет говорить, что раздел пятый «Наследственное право» части третьей Гражданского кодекса Российской Федерации нуждается в совершенствовании. О том, что «неладно что-то в датском государстве», свидетельствует и объем Постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 29 мая 2012 г. N 9 «О судебной практике по делам о наследовании», который в полтора раза больше, собственно, самого раздела V «Наследственное право» части третьей ГК РФ.
1 октября 2015 года Федеральная нотариальная палата совместно с Российским государственным университетом правосудия (РГУП) провела научно-практическую конференцию на тему «Направления и перспективы развития российского законодательства о наследовании» <1>. Название конференции вселяло надежду, что собравшиеся «видные эксперты научного сообщества, правоведы, представители судейского корпуса и нотариальной палаты» <2> будут обсуждать именно направления и перспективы развития российского законодательства о наследовании, будут говорить, что пятнадцатилетний срок действия нового российского наследственного закона в условиях практически заканчивающейся рекодификации российского гражданского права необходимо поднимает вопрос и рекодификации ее немаловажной подотрасли наследственного права. Однако…
———————————
<1> См.: Реформа наследственного права требует взвешенного подхода // Нотариальный вестник плюс. Приложение к научно-практическому журналу «Нотариальный вестникъ». 2015. Октябрь. С. 4.
<2> Там же.
Однако лейтмотивом конференции стали, к сожалению, не направления и перспективы развития российского законодательства о наследовании, а критика внесенного в мае прошлого года в Государственную Думу Федерального Собрания Российской Федерации законопроекта N 801269-6 «О внесении изменений в части первую, вторую и третью Гражданского кодекса Российской Федерации, а также в отдельные законодательные акты Российской Федерации» (в части совершенствования наследственного права) (далее — проект), который, наряду с иными кардинальными изменениями в части оформления наследственных прав, предложил ряд новелл, касающихся расширения форм реализации воли завещателя (совместные завещания и наследственный договор) и возможности учреждения гражданином фонда, по сути являющегося наследственным трастом.
Проект уже получил отрицательные отзывы от ряда (!) научных и профессиональных сообществ, в том числе на нулевых чтениях в Общественной палате Российской Федерации и заседании Научно-консультативного совета Федеральной нотариальной палаты. Совет при Президенте Российской Федерации по кодификации и совершенствованию гражданского законодательства на заседании 13 июля 2015 г. также не одобрил проект, отметив концептуальную необоснованность представленного законопроекта. Такой широкий негативный резонанс, казалось бы, создает впечатление, что буквально все против проекта, однако, если присмотреться, критики в этой палитре научных и профессиональных сообществ — одни и те же лица!
При единодушии критиков удивляет то, что их контраргументы зачастую противоречат друг другу, поскольку одни свое негативное отношение строят на абсолютизации принципа обеспечения прав и интересов несовершеннолетних и нетрудоспособных наследников, а другие — на противном ему принципе — свободы завещания.
Например, Н.Ю. Рассказова утверждает, что «введение наследственного договора и совместного завещания супругов не поможет достичь одной из основных целей, которую преследует законодатель, — обеспечить эффективное в экономическом смысле использование наследуемого имущества. И без внедрения в российскую систему отдельных элементов трастовых отношений не обойтись» <3>. Что вкладывает Н.Ю. Рассказова в понятие «эффективное в экономическом смысле использование наследуемого имущества», из цитируемого обзора конференции понять сложно, однако возразим (как будущий наследодатель): нас нисколько не интересует эффективность использования имущества после нашей смерти, нас заботит только то, к кому и в каком порядке оно перейдет. Наследственный договор, совместное завещание и так называемый «наследственный траст» — это правовые средства, преследующие совершенно разные цели.
———————————
<3> Там же.
Наследственный договор станет прекрасной альтернативой пожизненной ренте, в том числе пожизненному содержанию с иждивением, при этом наследодатель сохранит свое право собственности на имущество вплоть до своей смерти. При этом в отличие от ренты конструкция наследственного договора учитывает правила ГК РФ об обязательной доле!
Правилам об обязательной доле не грозит и совместное завещание, которое в первую очередь будет касаться общего имущества супругов. Совместная собственность потому и называется совместной, поскольку имущество как для супругов, так и посторонних лиц представляется цельным, нераздельным. Так почему не дать им право своим совместным (!) завещанием определить судьбу совместного (!) имущества. В угоду апологетам принципа свободы завещания, в проекте содержится норма о том, что совершение совместного завещания супругов не лишает каждого из них права составления последующего личного завещания, однако в случае последующего совершения завещания одним из супругов их совместное завещание утрачивает свою силу. Таким образом, с одной стороны, совместное завещание супругов не ограничивает свободу завещания (о чем необоснованно заявляют некоторые оппоненты проекта), с другой стороны, возможностью одностороннего прекращения совместного акта волеизъявления ценность этой завещательной конструкции нивелируется.
На наш взгляд, предложение проекта по части того, что в случае последующего совершения завещания одним из супругов их совместное завещание утрачивает свою силу, противоречит конституции совместного завещания. Совершая совместное завещание, супруги обоюдно связывают свою волю, ведь если бы они не хотели обусловливать действительность (зависимость) своей воли волей другого супруга, они выбрали бы одностороннее (личное) завещание. В этом вся суть — связать себя и своего супруга общим актом волеизъявления без возможности беспричинной (необоснованной) отмены совместного акта по воле одного из них. Если вы страшитесь последствий такого акта, если вы не хотите связывать свою волю волей вашего супруга, не совершайте совместного завещания! Если же вы имеете интерес ограничить волю своего супруга на случай его смерти, то в свою очередь в качестве «встречного предоставления» (некой компенсации) вы добровольно ограничиваете свою волю на случай вашей смерти. Думается, для совместного завещания супругов абсолютно релевантны правила ГК РФ о договоре, ведь основу совместного завещания составляет соглашение супругов (иначе утрачивается совместность, и такое завещание становится документом, содержащим самостоятельные друг от друга волеизъявления супругов), поэтому как изменение и расторжение договора возможны по соглашению сторон, если иное не предусмотрено ГК РФ, другими законами или договором, так и совместное завещание супругов должно изменяться или отменяться по соглашению сторон, если иное не предусмотрено ГК РФ, другими законами или совместным завещанием. Подобной формулировкой мы создаем возможность формулирования гарантий для супругов, совершивших совместное завещание, для одностороннего изменения или отмены данного совместного акта.
И напротив, наследственный траст преследует цель вывода имущества из наследственной массы, равно как и притворные договоры купли-продажи или действительные договоры дарения, которые заключают наследодатели в преддверии своей смерти с целью исключения возможных споров между наследниками. Нарушается ли здесь принцип обеспечения прав и интересов несовершеннолетних и нетрудоспособных наследников? De facto — да, de jure — нет, поскольку обязательная доля выделяется из наследства, а его у покойного и не оказывается, поскольку бывшее имущество покойного ранее перешло к тем лицам, к которым он благоволил. Поэтому противники наследственного траста должны быть принципиальны до конца и ратовать за запрет нашим гражданам отчуждать свое имущество каким-либо способом с момента приобретения их эвентуальными наследниками статуса обязательных!
Для Н.Ю. Рассказовой «было неожиданностью понять, что многие лица, участвующие в разработке законопроекта Крашенинникова, и не представляют, что это такое» <4>. Очень сомневаемся в этом <5>, и, напротив, наблюдая, что сегодня только ленивый не отрицает или не критикует проект, имеем сомнения, что каждый из критиков проекта достаточно знаком с тем, что безапелляционно отвергает.
———————————
<4> См.: Реформа наследственного права требует взвешенного подхода. С. 4.
<5> См.: Швабауэр Н. Траст не даст. Новые формы сохранности имущества не позволят промотать наследство (интервью с Б. Гонгало) // Российская газета. 29.10.2015. URL: https://www.rg.ru/2015/10/29/reg-urfo/imuchestvo.html.
Литература
1. Реформа наследственного права требует взвешенного подхода // Нотариальный вестник плюс. Приложение к научно-практическому журналу «Нотариальный вестникъ». 2015. Октябрь. С. 4 — 5.
2. Швабауэр Н. Траст не даст. Новые формы сохранности имущества не позволят промотать наследство (интервью с Б. Гонгало) // Российская газета. 29.10.2015. URL: https://www.rg.ru/2015/10/29/reg-urfo/imuchestvo.html.
Источник: журнал «НАСЛЕДСТВЕННОЕ ПРАВО»
Дата актуальности материала: 06.01.2017
